Тульская любовь французского генерала Леона Кюффо

Летчик эскадрильи «Нормандия – Неман», будущий генерал Леон Кюффо родился 20 Января 1911 года. С девятнадцати лет стал летчиком, служил во 2-й африканской авиагруппе. В 1937 году перегонял самолеты в Испанию для использования республиканскими ВВС во время гражданской войны. В августе 1939 года получил квалификацию летчика-истребителя, а 22 ноября 1939 года одержал первые победы в боях с Люфтваффе.

В декабре 1943 года, в составе очередной группы французских летчиков, Кюффо прибыл в Россию. В Туле его ждал новый самолет, непривычные русские зимы и красивые девушки.

Летчики «Нормандии» проходили обучение на новом самолете Як-9 – улучшенном варианте Яка-1. Инструкторами на Як-7 были Альбер и Лефевр. Первые вылеты на новых машинах совершили 3 января 1944 г. Кюффо, Бертран и Андре. Обучение давалось непросто. К примеру, во время одного из учебных полетов, попав в снегопад, Як-9, которым управлял де Жоффр, срочно вернулся на свой аэродром. Пилот, не разобравшись с управлением, посадил свой самолет прямо на выруливавший на старт Ла-5, обрубив его до кабины летчика. К счастью, никто не пострадал.

Самой большой проблемой для французов оказались российские просторы. Когда все вокруг белое на много километров вокруг, глазу не за что зацепиться, и трудно ориентироваться в пространстве. Во Франции и Северной Африке, где многие воевали до того, как оказались в России, все не так. С непривычки можно было легко заблудиться. Учились цепляться взглядом за речки, озера, редкие дороги, железнодорожное полотно.

«Мы быстро познакомились со многими местными жителями, и Марсель Лефевр, большой любитель цирка – зрелища, очень любимого советскими людьми, авторитетно привел нас в шапито на хорошее представление. Было интересно», – рассказывал Кюффо в своих воспоминаниях. А потом уточнил, что летчики «Нормандии» активно тренировались в русском языке, и женский элемент играл не последнюю роль в этом лингвистическом прогрессе.

Этих романов не могло не быть. Ведь все французские летчики молоды, очень молоды. Они совсем еще мальчишки – по двадцать с небольшим лет. Те, кому исполнилось 25, считались уже стариками. Кюффо уже так и вовсе 33. Французы отчаянно, до безрассудности, отважны. Да еще из абсолютно недосягаемого простому советскому человеку мира.

«Однажды мы с Амарже и Бертраном познакомились с мадам Волковой, – вспоминал Кюффо. – Эта пожилая дама отлично говорила по-французски. Мы узнали, что она приехала в Россию в 1880 году и после брака с царским чиновником больше не покидала Тулу. Она работала преподавателем французского. В единственном пустующем культурном центре города ресторане, в котором любил заседать Дару, мы познакомились с двумя очаровательными дамами – мадам Леонтьевой и ее дочерью Зиночкой, которая отлично говорила на нашем языке. Старшая Леонтьева, состоявшая ранее при императорском дворе, рассказывала нам забавные анекдоты о старой России. К дружбе с этими милыми женщинами позднее присоединился и де Мартелло.

Увлекшись разговорами, мы были вынуждены часто возвращаться домой поздно ночью, продолжая дискутировать на обратном пути в наш лагерь. Дорога часто бывала вовсе не безлюдной. Буксовали в снегу допотопные машины, из громкоговорителей, прикрепленных к столбам, доносились бодрые военные марши. По пути из Тулы в Клоково мы не раз слышали новый гимн Советского Союза, которым неизменно заканчивались ночные радиопередачи.

Аморже, всегда такой безукоризненно галантный с дамами, не отказывал себе в удовольствии делать комплименты всем без исключения женщинам, дежурившим у охраняемых со стороны Москвы ворот Тулы. Некоторые из этих женщин имели очень суровый вид. Их форма и «формы» были далеко не соблазнительными. Но Аморже им все равно улыбался.

Мы жили в пяти километрах от города, в старом аэропорту, и возвращение по снегу и холоду было всегда очень тяжелым. Иногда рядом с нами притормаживал какой-нибудь грузовик. Шофер открывал дверцу: садитесь, товарищи. Мы забирались в кабину с запотевшими стеклами и добавляли в тяжелую атмосферу, насыщенную дымом свернутых из газеты цыгарок, ароматный тонкий запах своих сигарет «Майорка», которые для русских были слишком слабыми.

Когда же мы ходили в цирк с нашим товарищем Марселем Лефевром, то вынуждены были ночевать в городе. Нас очень тепло встречали не только зрители цирка, но и артисты. Мы ели колбасу с солеными огурцами, кашу, и пили чай. А иногда позволяли себе пропустить стопку водки. О, это настоящий керосин, обжигающий желудок, но разжигающий желание говорить по-русски без всякой спецподготовки».

Свою романтическую дружбу с Леоном Кюффо хорошо помнила и Зинаида Васильевна Леонтьева, замечательная наша артистка ТЮЗа. С ее слов историю любви юной Зины Леонтьевой и будущего генерала Кюффо описал Игорь Михайлович Москалев в книге «Судьбы одной приметные моменты».

Однажды был устроен вечер, посвященный встрече с летчиками этого полка. Буквально накануне мы получили по ордеру отрез крепдешина сиреневого цвета. Вот и было сшито прелестное воздушное платье, да еще и прическа как у Карлы Доннер в знаменитом фильме «Большой вальс» с музыкой Штрауса. Вечер был в нашем Доме Красной Амии, присутствовали как летчики полка «Нормандия-Неман», так и наши офицеры, были мы, актеры. Тогда-то и познакомились. Официально никто никого и никому не представлял, а просто после концерта в Колонном зале сдвинули стулья и французы тоже этим активно занимались.

Встреча была торжественной, потом заиграл оркестр, и мы целый вечер танцевали… Меня пригласил (как я потом узнала) Жан Лемартале, мы вальсировали, и оба не могли произнести ни одного слова, так как говорили на разных языках. Тогда он призвал на помощь своего друга – Леона Кюффо, тот немного говорил по-русски, и стал переводить. Так втроем мы пытались понять друг друга. В результате они оба пошли меня провожать.

После этого памятного вечера через несколько дней они появились у моей двери в гостинице, пришли после очередного вылета или воздушного боя. Была зима; на них были коротенькие курточки, а нужно было идти пешком через весь город. Они принесли мне по булочке – от своего ужина. Они, два молодых человека, почти ежедневно, как только были свободны, ходили несколько километров от аэродрома ко мне на свидание в гостиницу, притом всегда вдвоем, хотя часто шли разными дорогами и встречались у моей двери.

Французы очень похожи на русских, только более экзальтированные. Как-то принесли мне бутылку молока, привезенную прямо от немцев. И вдруг по-русски сказали, что они – «собаки, и готовы спать на полу у моей двери». Спросили, поняла ли я?

Смеялись, учили русские слова, пели наши народные песни и современные, в том числе «Землянку»; рассказывали о Париже, вспоминали друзей, детство, родных; я рассказывала про свое житье… Когда получали посылки из Франции, мы с присланным пили чай, а был он из морковки. Делились всем, чем могли. Мои возможности были ограничены.

Они ходили на наши спектакли, стали постоянными нашими зрителями. Вместе ходили на концерты и в театр оперетты. И оба были влюблены. А потом стал приходить только Леон. Это был такой… Отношения, конечно, были совсем другие, не сегодняшние, без каких-либо вольностей: мы ходили по улице, разговаривали, и Леон мог вдруг грохнуться на колени передо мной, и даже прямо в лужу… Это все было необычно.

Военный человек ежедневно вырывался, чтобы со мной повидаться, приносил мне какие-то булочки и разное другое… А город был темный, часто над нами летали самолеты с крестами на крыльях. А у «Нормандии-Неман» было много потерь, часто гибли их товарищи под Тулой – список погибших и сейчас находится на памятной доске на аэродроме. И весь этот ужас – над нашей молодостью.

Наши встречи были молниеносны, ведь в городе установили комендантский час, и летчики должны были вовремя являться в полк, так как на следующий день у них были вылеты, а у меня – спектакли или репетиции, шефские концерты или дежурства – на крыше, в госпиталях; нам часто приходилось выезжать в воинские части с концертами.

В те годы встречаться с иностранцами было непросто, тем более мы, актрисы, были на виду. Им-то, французам, это было непонятно. Леон был серьезно влюблен и все звал меня к себе, во Францию, а я спрашивала: «Ну и что я там буду делать?» Он недоумевал: «Как что? Вот – папа, мама, и я, а ты будешь перед нами играть».

Расставались мы непросто. Прощаясь, Леон сказал, что обязательно пролетит над гостиницей, где я жила. Я отговаривала: «Не дай Бог! Трибунал». Простились, и я ждала, все смотрела в небо. И ведь действительно пролетел и даже крыльями помахал. Все, как и обещал.

Когда полк улетел, ко мне стали приходить письма от него из Франции, потом вызов. Но я не могла ответить. Дело в том, что когда Леон уехал, и в почтовом ящике стали появляться от него письма, ко мне приходили из органов, спрашивали, кто мне пишет, и о чем, но я молчала. Меня подговаривали, чтобы я отвечала на письма, а мне казалось, что их не Леон писал, что это – провокация. И не ответила ни на одно письмо, как будто умерла. Я не могла этого сделать.

Леон несколько раз приезжал в нашу страну. В шестидесятых годах он был в Москве, заезжал в Тулу, разыскивал меня даже через газету, но я тогда работала в Томске и случайно, с большим опозданием прочитала в журнале «Огонек» его послание, адресованное мне.

Был он в Москве и в 1983 году. Я в то время уже вернулась в Тулу и работала в ТЮЗе. И однажды, совершенно неожиданно, едва включила телевизор, я увидела Леона. На следующий день я послала телеграмму на Центральное телевидение такого содержания: «Я во время войны была знакома с Леоном Кюффо, которого я увидела на экране и узнала, что он в Москве. Прошу передать ему мой привет». И написала свой адрес.

И вдруг я получаю от него весточку из Франции. Какое письмо! Боже мой! Он – действительно генерал Кюффо. И какая фотография: сам Шарль де Голль, Президент Франции, вручает Леону награду. Я, право же, обмерла от радости за него. Его рукой было написано и по-русски, и по-французски.

«Дорогая Зина … я не забыл тебя. Я всегда лётшик в самолиёт – и я путешествовал очень многа. Я потцилую тебя очень крепки. Леон».

Когда отмечался юбилей эскадрильи и летчики «Нормандии – Неман» приезжали в Тулу, меня официально пригласили на наш аэродром на банкет. Я встретилась с летчиками, которые были здесь в войну, но, к сожалению, Леона не было среди них: там в основном была молодежь, а ветеранов, тех, кто воевал, приехало немного – человек 5-6.

Меня посадили с одним из французских генералов, рядом сидели наш генерал и священник. Во время этой встречи к нашему столу подошли ветераны, и мы через переводчика поговорили. Они мне передали привет от Леона, а потом: «Вы, наверное, замужем?» Я ответила, смеясь: «Боже мой, у меня уже шестеро внуков!» – Он тоже женат! – добавили они.

...Полк покинул Тулу 25 мая, а войну французы закончили в Кенигсберге. В течение всего одного месяца боев осенью 1944 года Леон Кюффо одержал 11 подтвержденных побед (6 из них – в группе ) и ещё 4 неподтвержденные (2 - в группе ), однако 27 октября и сам был подбит над Инстербургом (Черняховском).

В декабре 1944 г. он был переведен в Генеральный штаб ВВС Франции. Был одним из организаторов встречи авиаполка «Нормандия-Неман» в Ле Бурже в 1945 г. Полковник Кюффо вместе с Героем Советского Союза Жаком Андре, присутствовал на премьере кинофильма «Нормандия – Неман».

В 1962 году генерал авиации Леон Кюффо вышел в отставку. Умер 18 сентября 2002 г.

Легендарная актриса тульского ТЮЗа Зинаида Леонтьева скончалась в мае прошлого года, на 101-м году жизни.