Губернатор Тройницкий: давайте жить мирно

Фасад дома Бобринского со стороны Богородицка. Начало ХХ в.

Последний дореволюционный тульский губернатор Александр Николаевич Тройницкий был человеком патриархальных взглядов. Державником, – как бы теперь сказали.

Будучи тобольский вице-губернатором его назначили цензором «Сибирского листка», и к выполнению своих обязанностей Александр Николаевич относился крайне ревностно. Бывало, что запрещал статьи самого невинного и типичного для всех провинциальных газет содержания. В его требования входило также, чтобы во всех фельетонах из местной жизни приводились полные имена и фамилии упомянутых лиц – чтобы в случае недостоверных сведений иметь возможность привлечь автора и редакцию к судебной ответственности.

С апреля 1908 года он стал временно исполняющим обязанности военного генерал-губернатора Семипалатинской губернии, и в 1908 г. докладывал генерал-губернатору Степного края, что находит «крайне вредным заселение Семипалатинской области немцами», «ибо немцы считаются элементом вредным для пограничной области и умышленно не передающим культуру русским людям». Все подобные идеи будут востребованы очень скоро. С началом мировой войны немцы и в самом деле оказались «крайне вредным элементом», подлежащим выселению не только из пограничных областей, но также из городов, представляющих особую важность для обороноспособности государства – таких, например, как Тула.

Взгляды и поступки Тройницкого были оценены по достоинству. Когда он уже стал в феврале 1914 года тульским губернатором, его избрали почетным гражданином Семипалатинска, Павлодара и Усть-Каменогорска.

В Тулу Александр Николаевич прибыл лишь 21 апреля поездом из Петербурга, спустя два месяца после назначения. На вокзале губернатор был встречен высшими начальствующими лицами.

Один из первых визитов на новом посту губернатор совершил в окружной суд и тульскую губернскую тюрьму. Осмотрел самым детальным образом все до одного помещения тюрьмы, заходил в камеры и внимательным образом выслушивал арестантов. Кроме того губернатор посетил тюремную церковь, где был встречен церковным старостой Н. Э. Чайкиным, затем прошел в мастерские, посетил тюремную больницу, был в кухне, где пробовал пищу, приготовленную для арестантов, и, пробыв в тюрьме более часа, возвратился в губернаторский дом.

Буквально накануне войны посетил с ревизией Богородицкий уезд, и, в частности, имение графа Бобринского. Заехал также в знаменитое село Малевку, которое тульское начальство почти десять лет старалось объезжать стороной. Малевка хоть и называлось селом, по нынешним меркам – побольше иного райцентра: девять тысяч жителей, более полтора тысяч домов.

Шахта в Малевке. 1900 г.

Поводом же объезжать ее подальше были события декабря бурного 1905 года. В плане революционной пропаганды Богородицкий уезд вообще был едва ли не самым беспокойным во всей губернии, чему причина и то, что на всевозможную революционную политику сквозь пальцы смотрел сам граф Бобринский, считая, что он не вправе ни за кем шпионить.

В итоге все вылилось в то, что утром 5 декабря 1905 года около двух тысяч крестьян села Малевка вознамерились идти грабить графское хозяйство. Но предварительно поехали к священнику, отцу Прохору Щеглову, чтобы получить его благословение идти разбирать имущество Александровского хутора графа Бобринского. Не застав священника дома, но получив напутствие бывшего у священника крестьянина Губарева, все двинулись на хутор Александровский.

В это время через Малевку случайно проезжал управляющий имением графа Бобринского Бергман. Увидев толпу с подводами возле дома священника Щеглова и узнав через расспросы, что крестьяне пришли за благословением идти на погром, он немедленно повернул лошадей в Богородицк. Здесь, при содействии местного исправника, спешно направил в Александровский хутор двенадцать вооруженных казаков. Однако время все равно было упущено.

Идею пойти немножко пограбить сначала поддержали не все жители Малевки. В ответ наиболее ретивым противникам грозили выбить окна и сжечь избы. Но потом все решилось само собой. Даже те, кто были против погрома, увидев, что большая часть односельчан поехали на хутор, решили, что и они не рыжие. Руководимые завистью, они немедленно выехали следом.

Около двенадцати дня крестьяне прибыли на хутор, и тут же потребовали от руководившего хутором Николая Андреевича Шаргунова все ключи от кладовых и хранилищ. Он пытался было вразумить толпу, однако, здраво оценив обстановку и поняв, что все может для него закончиться плачевно, ключи отдал. Тут-то все и началось.

Прибывшие погромщики тут же начали загружать подводы зерном, делить улевый инвентарь хутора и громить то, что они не предполагали взять с собой. За пять часов, пока не прибыли из Богородицка казаки, успели увезти с хутора 9 000 пудов овса, свыше 300 пудов ржи, 100 пудов пшеницы, 300 пудов простого солода, 35 пудов конопляного масла, 200 пудов картофеля, 150 голов породистых рабочих быков, 150 лошадей, много мелкого скота, птицы и т.д. Были разбиты окна во всех жилых помещениях. Разгромили и растащили всю мебель из квартиры заведывающего хутором Шморгунова. Совершенно был разгромлен винокуренный завод, все машинные ремни частью сняты и частью увезены, частью порублены, многие машины и контрольный аппарат испорчены.

И, наконец, основное.

Цистерны со спиртом были открыты уже под финал – около четырех часов вечера. Тут же началось немедленное расхищение спирта и водочного инвентаря. До прибытия казаков успели забрать 250 ведер спирта.

Приехав около пяти вечера, казаки во главе с жандармским унтер-офицером сейчас же прекратили грабеж. Да и сами крестьяне, предполагая, что это появился передовой отряд, а сзади идут основные силы казаков, тут же все побросали и беспорядочно бежали с хутора.

Ночь прошла спокойно. Однако потом опять началось. Правда, уже безучастия крестьян из Малевки. На радостях они настолько перепились, что ни к каким действиям были неспособны. Село на время вымерло. А вот небольшая группа крестьян, около пятидесяти человек, в течение дня пыталась еще раз проникнуть в Александровский хутор. Но каждый раз они встречали вооруженных казаков, обращаясь в беспорядочное бегство.

Утром 7 декабря вместе с исправником и 18 казаками на место происшествия прибыл из Тулы жандармский подполковник Вельсовский и непосредственно с ними товарищ (помощник) прокурора и судебный следователь. Решено был воздействовать на крестьян словом и предложить самим сдать награбленное. И тут выяснилось, что разговаривать еще не с кем – крестьяне по-прежнему были пьяны,. Чтобы не терять время, прибывшее начальство приступило к осмотру места происшествия, определению убытков, и установлению главных агитаторов погрома и подстрекателей. Убытки же составили около 60 тысяч рублей.

В тот же день в четыре часа дня нарочным были получены новые тревожные сообщения, что в Михайловском, главном имении графов Бобринских, где стоимость хозяйственного инвентаря достигала двух миллионов рублей, местные и крестьяне соседних деревень, ободренные примером, приступили к открытому грабежу с полей свеклы. А в ночи собирались громить главное имение вместе с крестьянами из Малевки.

Казаки немедленно отправились в Михайловское. Подъезжая около семи вечера, в самом имении были настигнуты громадные толпы мужиков с дубинами в руках, которые двигались по направлению конторы и дому главного правления. Услыхав колокольчики, толпа приостановилась, а, увидев казаков, моментально рассеялась по парку. Из-за темноты и густоты деревьев парка большая часть погромщиков скрылась от задержания.

На другой день приступили к отбору свеклы, разграбленной накануне. При этом крестьяне отказывались грузить ее на свои подводы и возвращать свеклу на своих лошадях.

Разумеется, все происшедшее и последовавшие репрессии вызвало немалую злобу. С той поры высшие должностные лица губернии в эти места опасались заглядывать. Первым, кто осмелился это сделать, был губернатор Тройницкий аж в 1914 году.

Встретили его миролюбиво. Даже подали прошение о продовольственной ссуде. Сам губернатор «посоветовал крестьянам жить спокойно, как они жили до 1905 года и как живут теперь».

Конфликт на несколько лет, до 1917 года, был исчерпан.