Как Левша Николая Лескова из неуча и пьяницы стал символом тульского мастерства

Сегодня, 16 февраля, исполняется 190 лет человеку, хоть и не родившемуся в Туле, но обессмертившим этот город на веки вечные. Его левша хоть и косорук, и вообще обозначен автором со строчной, то есть маленькой буквы, а не так, как сейчас – с прописной, и все-таки он – символ русского мастерства. Вот уже почти полтора столетия мы говорим Левша, подразумеваем Тула. Говорим Тула, подразумеваем Левша. А все он – Николай Семенович Лесков.

Конечно, за свою жизнь Лесков понаписал много всего. Кто-то не забудет свои литературные путешествия вместе с «Очарованным странником», кто-то пережил любовные страсти вместе с «Леди Макбет Мценского уезда». И все-таки «Левша», как ни перечисляй, стоит особняком. По сути именно это произведение обессмертило имя Лескова, и вернуло нынешнему читателю.

Хотя переломным для возвращения читателю Лескова в новое время стал все же малоизвестный теперь рассказ «Железная воля» об идиотическом немце Пекторалисе. Он был опубликован в 1942 году в журнале «Звезда» под рубрикой «Классики русской литературы о немцах». Символично, что в этом рассказе Гуго Карлович Пекторалис бесславно помирает от русских блинов и немецкого упрямства. За короткое время рассказ был переиздан несколько раз, и Лесков, благодаря этому, вернулся в стройные ряды признанных русских классиков.

И все-таки самым известным и самым противоречивым его произведением стал «Сказ о тульском косом левше и о стальной блохе». А главные противоречия этого произведения заключаются в одном простом вопросе: «Левша» – это вообще о чем?

Например, исследовательница творчества Лескова писательница Майя Кучерова обращает внимание на то, что вчерне этот сказ был закончен в мае 1881 года, когда в России владела умами только одна тема – свершившегося цареубийства, и «Левша» – это лесковский ответ на вопрос, за что и почему в России убили царя.

Сам Лесков в письме Ивану Сергеевичу Аксакову рассказывал, что задумал написать картины народного творчества об императорах: Николае I, Александре II и Александре III.

Отправной же точкой замысла стал рассказ помощника начальника оружейного завода в Сестрорецке полковника Болонина о том, как в старые времена от солдат требовали прежде всего внешний вид пушек и ружей, которые должны сверкать на солнце. Если сияют так, что глаза слепят, значит солдатушки – бравы ребятушки молодцы. Именно поэтому: передайте государю, что англичане ружья кирпичом не чистят. Они у них для стрельбы, а не тупых парадов.

Не случайно, при первой публикации «Левши» в аксаковской «Руси», а также в отдельном издании следовало авторское предисловие: «Я не могу сказать, где именно родилась первая заводка баснословия о стальной блохе, то есть завелась ли она в Туле, на Ижме или в Сестрорецке, но, очевидно, она пошла из одного из этих мест. Во всяком случае сказ о стальной блохе есть специально оружейничья легенда, и она выражает собою гордость русских мастеров ружейного дела. В ней изображается борьба наших мастеров с английскими мастерами, из которой наши вышли победоносно и англичан совершенно посрамили и унизили. Здесь же выясняется некоторая секретная причина военных неудач в Крыму. Я записал эту легенду в Сестрорецке по тамошнему сказу от старого оружейника, тульского выходца, переселившегося на Сестру-реку ещё в царствование императора Александра Первого».

Однако штучка получилась настолько забористой, что многие еще тогда уверились, будто она списана из жизни. Настолько, что Лескову пришлось отослать в газету «Новое время» открытое письмо: «Все, что есть чисто народного в «сказке о тульском левше и стальной блохе», заключается в следующей шутке или прибаутке: «англичане из стали блоху сделали, а наши туляки ее подковали, да им назад отослали». Более ничего нет «о блохе», а «о левше» как о герое всей истории ее и о выразителе русского народа, нет никаких народных сказок, и я считаю невозможным, чтобы о нем кто-нибудь «давно слышал», потому что – приходится признаться – я весь этот рассказ сочинил в мае месяце прошлого года, и левша есть лицо мною выдуманное». Курсивы все - лесковские.

Кстати говоря, поговорка «Туляки блоху подковали» существовала задолго до «Левши», это известно наверняка. Более того, блохи в том или ином смысле скакали во многих произведениях искусства того времени. Например, за два года до «Левши» Модест Мусоргский написал на слова из «Фауста» Гете песню о блохе: «Жил бы король когда-то, При нем блоха жила. Блоха! Блоха! Милей родного брата она ему была». Мы, конечно, во времена Баскова и Киркорова, уже практически не знаем этой песни. Зато те, кто в детстве наслаждался рассказами Николая Носова, прекрасно ее помнят. Эту «Блоху» слушает по радио мальчик, который не хочет учить уроки.

Ну как же так? – обидятся многие патриоты своего края. Какой Мусоргский, какой Сестрорецк, если любому ребенку известно, что у Левши есть реальный прообраз – мастеровой Алексей Михайлович Сурнин. С него-то все и писалось.

«Миф «Сурнин — Левша» не имеет права на существование, он насильственно навязан и противоречит истине, – считает тульский краевед и филолог Михаил Майоров. – С совершенно неясной целью начальник замочной части тульского завода Сергей Александрович Зыбин принялся за поиски возможных прототипов обновленного им Левши. Учитывая явную творческую безапелляционность Зыбина, легко предположить, как скоро он нашел прообраз. В 1785 году тульские мастера Алексей Сурнин и Андрей Леонтьев по инициативе графа Григория Потемкина были снаряжены в Англию для повышения оружейной квалификации. Сурнин в 1792 году вернулся в Россию и впоследствии прославился экспериментами по усовершенствованию оружия. Но доказательств осведомленности Лескова об этом факте не имеется. Сурнин не упомянут ни в одном сочинении Лескова, как нет его и в эпистолярном наследии писателя. Фигура Сурнина подверглась посмертному внедрению в лесковское творчество. Причем как-то не замечается, что, в отличие от Левши (или левши), в биографии Сурнина не зафиксировано ни одного яркого, выдающегося и достойного литературной обработки факта: ни взлетов, ни падений, ни приключений, ни конфликтов. Сурнин был самым обычным человеком, хоть и отмеченным наградами, и, не в пример Левше, наплодившим кучу детей.

Профессор Вадим Николаевич Ашурков предложил в одной из своих работ наиболее честный подход к параллели «Сурнин – Левша». При этом следует учитывать положение самого Ашуркова: он не мог допустить мысли об открытом противостоянии официальному краеведению. Поэтому в качестве главной опоры доводов он избрал свидетельство сына писателя Андрея Николаевича Лескова о нереальности личности левши. Среди прочего Ашурков писал, что «…сопоставил некоторые факты биографии Сурнина и Леонтьева» со «Сказом» Лескова и усмотрел «определенные совпадения». Кратко передавая содержание «Сказа», Вадим Николаевич успевает и поздравить пребывающего в Англии левшу с патриотизмом, и выругать царей, и посочувствовать нищете «народных талантов». Главное не это, а то, что, цитируя Лескова, Ашурков довольно смело выделяет жирным шрифтом четыре слова: «…Я весь этот рассказ сочинил в мае прошлого года, и Левша есть лицо мною выдуманное».

Основания для написания этого имени с прописной буквы здесь отсутствуют, скорее, это явная инициатива тульского редактора, но жирный шрифт Ашуркова намеренно игнорировался и педагогами, и писателями, и журналистами тульского края».

Забавно, что даже в путешествии Третьякова и Пастухова в Англию через десять лет после смерти Лескова тоже иногда видят историю Левши. Получается, что практически в каждом, кто был командирован в Англию, мы теперь можем искать следы легендарного мастера левши или Левши.

Ну и немного о нем самом.

Кандидат филологических наук, автор «Технического словаря тульских оружейников XVII–XVIII вв.» Нина Алексеевна Щеглова призывала когда-то внимательно вчитаться в оригинал: «Левша у Лескова предстает неучем и пьяницей. Это фарс, карикатура на тульского оружейного мастера и фактическое отклонение от сущности при внешнем соответствии». Ведь как к нему не относись, но он сломал уникальное английское изобретение, неизвестно зачем его подковав.

«Прославление и увековечение мастерового, сломавшего британский антиквар, принадлежит Сергею Александровичу Зыбину. В узкоспецифическом бюллетене «Оружейный сборник» он разместил статью «Происхождение оружейничьей легенды и о тульском косом Левше». Прописную букву Зыбин без околичностей и объяснений употребил уже в названии. С этого момента появился именно тот Левша, которого знают современный читатель и зритель, – рассказывает Михаил Майоров. – Эту тонкость вообще очень трудно заметить, особенно если не иметь перед глазами прижизненное издание. Лесков употребляет только кличку безымянного героя. Это самый существенный момент, от которого отталкивается вся дальнейшая эволюция образа и его имени».

Так что же, следует немедленно развенчать образ Левши? Да ничего не следует. Левша уже такой, каким мы его привыкли воспринимать: косой, но рукастый, один из любимых литературных персонажей страны. Противоречивый – ну а кто без греха? За это его тоже любят. Как д`Артаньяна со своими мушкетерами. С одной стороны они один за всех и все за одного, с другой – дебоширы, пьяницы и убийцы несчастной миледи, которую третировали сообща почти все шестьсот страниц текста.

Он даже в народном сознании с хитринкой, эдакий тульский Ходжа Насреддин. Известно ведь, что памятник Левше, вынесенный с территории машзавода на всеобщее обозрение, в народе называют памятником не Левше, а зарплате, которую легендарный мастер пытается разглядеть без мелкоскопа, сжав полученное между пальцами.

В 1957 году Иркутский театр музыкальной комедии первым в стране поставил оперетту «Левша» на музыку Анатолия Новикова. Того самого Новикова, который написал «Дульную, Ствольную, Арсенальную» – любимый наш гимн города. А уже через год иркутский театр привез ее для показа на родину умельца – в Тулу. Новиковский Левша получил имя Алексей и более походил на героев русских сказок. У него появилась возлюбленная — Таня, а также соперник — «купецкий сын». Этот Левша заставлял танцевать английскую блоху под русскую музыку.

На сцене Тульского драматического театра история о Левше трижды была в репертуаре. Это были две версии «Тульского секрета» драматургов Б. Рацера и В. Константинова, композитора В. Дмитриева, в котором пели песню про «Тулу-городок». А сравнительно недавно калужский режиссер Алексей Плетнев поставил сценическую версию народной комедии Евгения Замятина «Блоха».

Также совсем недавно в репертуаре тульского театра значилась единственная пьеса, написанная Лесковым, «Расточитель» в постановке Родиона Овчинникова.

Еще одним моментом, связавшим Лескова с тульской землей, стал Лев Толстой, перед которым Лесков испытывал невероятный пиетет. Он сам говорил, что шел со свечой, и впереди увидел человека, несущего факел. Он присоединился к нему и пошел с ним вместе. И этим человеком с факелом он считал Толстого. Да и Лев Николаевич говорил о Лескове как о «самом русском из наших писателей». Лесков писал Толстому большие пространные письма, и был рад тому, что у него есть такая возможность.

Забавный случай произошел уже после смерти Николая Семеновича. В 1910 году литератор П. Е. Сергеенко привез Толстому тетрадь Лескова с записанными там мыслями о жизни и религии. Толстого они настолько тронули, что он поручил их переписать для сборника афоризмов и поучений разных авторов «Путь жизни». Однако его секретарь В. Ф. Булгаков при подготовке текстов вдруг обнаружил, что все эти афоризмы Лесков выписал из книги Толстого «Что такое религия и в чем ее сущность?» От публикации афоризмов пришлось отказаться.

На заставке: таким непарадным представляло левшу знаменитое содружество художников Кукрыниксы