Тульские губернаторы: как либерал Осоргин поссорился с черносотенцем Хвостовым

В октябре 1904 года вице-губернатором в Тулу был назначен Алексей Николаевич Хвостов – личность, оставившая значительный след в истории России. Алексей Хвостов – почти наш земляк. Сын судьи Елецкого окружного суда, председателя Елецкого съезда мировых судей, члена Государственного Совета Хвостова, Николая Алексеевича.

В 1893 окончил Императорский Александровский лицей с серебряной медалью. Служил чиновником в различных департаментах Сената. На гражданской службе – с 1898 г. Самые знаменитые истории, связанные с Хвостовым, в том числе попытка отравить Григория Распутина, случатся уже после его отъезда. А в недолгий период пребывания в Туле он оставил противоречивые воспоминания о себе.

Хвостов приехал в Тулу, когда здесь еще губернаторствовал Владимир Карлович Шлиппе, отличавшийся консервативными взглядами. По своим взглядам Осоргин вполне с ним совпадал. Но 6 мая 1905 года состоялось назначение Шлиппе в Государственный Совет. Тульским губернатором стал Михаил Осоргин, который начал испытывать неприязнь к Хвостову практически с первых дней пребывания на новой службе.

Историю конфликта добросовестно описал в своих мемуарах сам Осоргин. Перед приездом в Тулу Хвостова ему описывали как человека крайне ненадежного, который способен «что-нибудь накрутить, лишь бы показать полноту своей власти». На платформе Курского вокзала в Туле его ожидала довольно большая толпа представляющихся с вице-губернатором Хвостовым во главе. «Его грузная, толстая фигура сразу бросилась в глаза. Познакомившись с ним и поздоровавшись со всеми встречавшими меня, я прямо проехал в собор. Хвостов, прощаясь со мной на вокзале, просил моего разрешения приехать сегодня же ко мне сдать губернию; я ему сказал, что я хотел даже его об этом просить, но просить приехать его попозже, так как предварительно сделаю несколько официальных визитов: к архиерею, к исправляющему должность губернского предводителя и к нему, Хвостову».

Уже из этого рассказа видно, что даже спустя два десятилетия, когда писались мемуары, Осоргин продолжает испытывать неприязнь к вице-губернатору. Хотя и говорит, что простил ему все за мученическую смерть – Хвостов был расстрелян советской властью в числе первых заложников еще в 1918 году.

Осоргин приехал из Гродно, и все ему поначалу было не так. Даже сад при губернаторском доме оказался, по его мнению, запущен. Да еще в очередной раз не понравился новому начальнику вице-губернатор.

«Алексей Николаевич Хвостов, торопясь скорее дать мне свою оценку губернии и её деятелей, не дождался моего визита и поспешил приехать ко мне. Таким образом, я весь первый день оставался дома. Первую мою беседу с Хвостовым я считаю моим первым служебным актом во вновь вверенной мне губернии, и как таковая она положила отпечаток на мою служебную деятельность. К сожалению, я только потом узнал, что у Хвостова никаких политических принципов не было, кроме личной карьеры, почему он обыкновенно держался одной линии – держаться противных взглядов со своим принципалом; на этом строить свою популярность в обществе, которое в те времена склонно было видеть в каждом администраторе притеснителя; перед Министерством же такое направление поможет ему, он надеялся, выделиться, подчёркивая все ошибки губернатора. <…> удалось ему получить место тульского вице-губернатора при Шлиппе, к которому сейчас же стал в оппозицию, сойдясь и дружа со всеми деятелями, враждебными губернатору».

При этом хоть и помнил предупреждение о ненадежности Хвостова, почему-то уточняет, что поначалу незаслуженно ему доверился.

«Начал Хвостов характеристику губернии такими мрачными красками, что я с ужасом думал, в какую кашу я попал. Режим моего предшественника он изображал как сплошное взяточничество; обвинял он в этом и канцелярию губернатора с её правителем Мейером во главе, и полицию всю, как городскую, так и уездную, и даже намекал на недобросовестное ведение дел в разных губернских присутствиях. Даже своё собственное Губернское правление он не выделял из общей дурной оценки, особенно напирая на неблагополучия во врачебном и межевом отделениях. Правда, что губернский землемер Смирнов занял этот пост за два года до моего рождения, а губернский врачебный инспектор Кнерцер – когда мне было года три, почему оба были такими древностями, что, понятно, ни за чем следить не могли, а вместе с этим оба приобрели довольно крупные состояния. Что касается полиции, он привёл даже такой пример, который и подтвердился: помощник тульского полицмейстера (фамилию не помню) обвинялся в том, что выдал одному тульскому купцу свидетельство его смерти, дабы прекратить возбуждённое против него дело в городе Томске о каком-то дебоше в пьяном виде, за которое этому купчику надлежало отбыть под арестом».

– На кого же опираться, кому доверять? – воскликнул, по его словам, новый губернатор.

И не получил внятного ответа. На всех был компромат.

«Беседа наша длилась несколько часов. По окончании её я чувствовал себя нравственно совершенно разбитым, с трудом мог собраться мыслями и очень упал духом. Я понимал, что всему всё же верить нельзя, но, главное, я не вынес полезных для себя сведений, не узнал, на кого мне опираться, пока я сам не разберусь. Для меня одно было совершенно ясно: Тульская губерния разделена на два враждующих между собой лагеря, и нет той клеветы, той грязи, которую враждующие политиканы не вылили бы друг на друга».

Что касается грязи, то нашлась она и для Хвостова. Якобы он подсидел начальника жандармского управления, который был «прирожденный Le Coq или Шерлок Холмс в маленьком масштабе», который тратил на сыскное дело даже личные средства. После происков Хвостова он был переведен в соседнюю губернию, а его дом-особняк с большим садом тут же занял Хвостов. За что обиженный начальник жандармского управления в отместку, уезжая, оборвал все нити, связывавшие с агентами.

Может, и удалось бы впоследствии каким-то образом наладить отношения, но близилась осень, когда началась всероссийская стачка железнодорожных служащих, и Тула оказалась в блокаде, подвоз всячески продуктов прекратился.

А затем случилась самая страшная в истории города трагедия, разыгравшая 25 октября на улицах города. Губернатор Осоргин в это непростое время откровенно растерялся, не зная, что делать, и бразды наведения порядка перешли к Осоргину, который делал это, как умел. И вот эта обида так и не прошла.

Он «старался доказать Министерству, что только умелые действия его, Хвостова, спасают положение», – напишет через двадцать лет Михаил Осоргин.