Александр Лапин «Отсутствие героя — проблема не эпохи, а писателей»

. Произведение, над которым он работает сейчас, можно смело назвать знаковым. Роман-эпопея «Русский крест», четвертая книга которого «Вихри перемен» скоро выходит в свет в издательстве «Вече», рассказывает о нашей недавней истории, о драматических поворотах судьбы целого поколения, начинавшего жить еще в незыблемом Советском Союзе и пережившего глобальные потрясения
в конце ХХ века.

"В сегодняшнем дне больше всего я ценю свободу. Как бы сложно порой ни было, ты сам выбираешь своё направление"

Сегодня автор размышляет о положительном герое в современной литературе и о своей попытке отразить переломную эпоху в жизни нашей страны.

— Александр Алексеевич, ваша новая книга «Вихри перемен» повествует о времени сравнительно недавнем. Сложно ли передать атмосферу эпохи, отобразить множество деталей, но при этом сохранить уже взгляд со стороны на финал перестроечной поры и переход к «лихим 90-м»?
— Детали и атмосферу эпохи передать очень просто, если сам в это время жил и прекрасно все помнишь. Сам я точно так же стоял в очередях. А однажды, к стыду своему, даже ходил договариваться с поваром кафе, чтобы вынес мне через черный ход колбаски. Как и все, я задумывался, что происходит в стране. Поэтому все о той поре знаю от сих до сих.
А вот насчет взгляда со стороны — вопрос интересный. Масса людей живет в одном времени: родился, крестился, женился, — и ничего больше не происходит. Получается по Марксу — бытие определяет сознание. Я же пять раз круто менял свою жизнь: города, бытовые условия, профессию… Если тебя выбрасывает из привычной колеи — значит, так надо: Бог лучше знает. При каждом подобном вираже судьбы старое отходит и уже не болит. Для меня 1990-е — давно история. Поэтому и воспринимаю ту эпоху, и говорю о ней отстраненно.

— Что заставило вас предпочесть для создания эпопеи «Русский крест» форму романа, то есть художественного произведения, а не документального?
— В документальной книге ты не можешь показать типичность героя. Сегодня конкретный человек кажется тебе неким собирательным образом, а потом вдруг поворачивается другим боком. И сама жизнь разрушает твой замысел. Поэтому, если ты пишешь об эпохе, это уже не личные судьбы отдельных людей, а касается судьбы целого народа. И надо что-то додумать, добавить какие-то детали, чтобы образы получились более емкими.

— Принято считать, что одно из главных бедствий современной литературы как раз отсутствие такого героя. Что вы думаете об этой проблеме? Можно ли назвать Александра Дубравина героем нашего времени?
— Понятие героя соответствует духу времени. Сегодня ты чудак-одиночка, белая ворона, а завтра таких уже много и их взгляды на мир становятся доминирующими.
Дубравин же скорее герой на все времена. Такие люди — Гумилев называл их пассионариями — обладают повышенной энергетикой. И они всегда меняли мир вокруг себя. В первые советские пятилетки строили заводы. В войну поднимали батальоны в атаку.
И погибали первыми. Пока в народе есть пассионарное напряжение — он движется, развивается.
Есть в книге и другие образы — их появление связано как раз с конкретным историческим периодом. Деловые женщины, поставившие карьеру на первое место и не сумевшие в итоге отыскать своего счастья. Военные, которым довелось поучаствовать во всех конфликтах. Таких людей я знаю много.
Вообще, отсутствие положительного примера в современности — это проблема не эпохи, а писателя. Герои есть и сейчас. Это те, кто не сдался.

— Вы не раз говорили, что ваши романы — о целом поколении. А смогут ли его понять те, кто младше героев? И не будут ли они воспринимать, скажем, эпизод с «колбасной электричкой», которым открывается роман «Вихри перемен», скорее как абсолютную экзотику, нежели собственную историю?
— История циклична. Не видевшее этих электричек поколение думает, что ничего в его сытой жизни не изменится? Ерунда. Нефтяные деньги сегодня есть — завтра нет. Снова тряхнет — и опять поедут эти поезда. Невидаль вдруг станет реальностью. Во время путешествий я часто
наблюдаю за европейцами — в магазинах, аэропортах, в курортных городках. Они такие важные и порой высокомерные. Привыкли осознавать себя значимыми, подавать с достоинством. Но как только случается какой-нибудь коллапс, пусть даже вроде внезапного снегопада, теряются, сбиваются в беспорядочную толпу, как все. И «колбасная электричка» в книге — это не экзотика, а напоминание о том, что ничто не вечно под луной.

— При всей драматичности стремительных перемен большинство героев романа — и Дубравин, и друзья его детства Анатолий, Владимир — вполне успешно адаптируются к ним, порой проявляя ранее незаметные таланты. Какие, по вашему мнению, метаморфозы происходят в этот момент в их мировоззрении?
— В первых книгах романа драматических перемен в сознании героев еще не случилось. В четвертой только начинается процесс пересмотра прежней системы координат. Некоторые персонажи успели измениться. Амантай, например, уже стал казахом. А вот Дубравин и остальные его друзья своей национальной принадлежности пока не ощутили:
с переменами в сознании русские запрягают медленно... Сам я в начале 2000-х переехал в Воронежскую область и встретил здесь не русских, а все еще позднесоветских людей. Так что для моих героев настоящие перемены впереди. Собственно, поэтому роман такой длинный — показать, что произойдет с каждым из них.

— А что вы сами больше всего цените в сегодняшнем дне и что из оставшегося в прошлом вам особенно жаль?
— Жаль большую страну, на просторах которой каждый мог найти себе применение. Такая страна, как океанский лайнер, идет сквозь шторма, но у всех на борту есть чувство стабильности. Ощущение уверенности и покоя.
А вот в сегодняшнем дне больше всего я ценю свободу. Как бы сложно порой ни было, ты сам выбираешь свое направление. Хочешь — книги пишешь, хочешь — бизнесом занимаешься. Да, самостоятельно определять свою судьбу непросто. И многие сегодня стонут от такой необходимости. Снова мечтают, чтобы их кормили и палкой погоняли. Вот лично я, например, при советской власти после работы в «Комсомолке» мог бы стать собкором «Правды». Продвинуться по партийной линии. Имел бы дачу, спецпаек, казенную «Волгу». Рулил бы на ней по Москве и думал, что жизнь удалась. Однако очень подозреваю, что мне было бы скучно. Конечно, нынешнее «веселье» тоже разное. Иногда от него хочется волком выть. Но ты свободный волк и сам ведешь свою стаю.